ЗА ТЕХ, КТО НЕ ВСЕ....

   Поле заволокло дымом. Солнце, с трудом пробиваясь сквозь клубы гари и пыли, выхватывало лежащих то тут, то там красноармейцев. Кто-то старался перекатиться к ближайшей воронке, кто-то пытался укрыться за невидимыми глазу кочками, кто-то уже не шевелился.
   Над атакующими господствовал вражеский дот, в ответ на любое движение щедро поливавший всё вокруг сотнями разъярённых пуль. Их свист оглушал сильнее разрывов мин и снарядов, их свист означал смерть, в томительном ожидании стоявшую над каждым из измученных солдат. Их свист означал мгновенную боль и темноту. Их свист означал конец.
   Но каждый надеялся, что не к нему тянет свои руки костлявая старуха. Не сейчас, может, минутой позже, а может, и ещё позже. Каждый хотел жить, но каждый понимал, что пока свирепствует пулемёт, достаточно на секунду высунуться... и всё.
   Осторожно приподняв голову, Виктор посмотрел по сторонам – не шевелился никто, и понять, живые рядом или нет, было невозможно: одинаковые, цвета хаки бугорки, присыпанные землёй и вздрагивающие от разрывов. «Все здесь подохнем», – он аккуратно прополз вперёд около метра и затих. Пулемёт исступлённо строчил немного левее. Ещё два метра. «Кажется, не заметили».
   Справа взорвался снаряд, присыпав солдата свежей землёй. Виктор и прополз ещё несколько метров. Перед лицом, обдав горячим дыханием, пролетела взбешенная пулемётная очередь. Он сжался, приготовившись встретить спиной следующий свинцовый рой. Но смерть отвлеклась: краем уха солдат услышал чей-то сдавленный вскрик и предсмертное бульканье.
   «Вперёд», – ещё несколько метров и бросок в спасительную воронку, по краю которой тут же взлетели фонтанчики земли: сидящие в доте были в доле с костлявой старухой и не хотели упускать новую жертву. Виктор осторожно выдохнул и стер с лица грязь. Нестерпимо хотелось пить, он снял фляжку с ремня и, невесело усмехнувшись, отложил в сторону: распороло осколком или пулей.
   «Может, благодаря ей и прожил эти минуты», – подумал солдат.
   – Нет, благодаря мне, – раздался голос сверху. Виктор вздрогнул и схватился за автомат.
   – Не стоит, это бесполезно, – на краю воронки стоял средних лет мужчина в белом костюме. Казалось, его абсолютно не волновала возможность быть простреленным очередью и не интересовали звуки боя. Звуки?
   – Ты прав, солдат, вокруг тишина, – подтвердил подозрения Виктора неожиданный визитёр, - пока я здесь, для тебя вокруг нет ничего: ни боя, ни пуль, ни осколков, ни смерти.
   – Ты кто?
    – Отвечу вопросом: ты в Бога веришь? – усмехнулся мужчина.
   – Я комсомолец, – хмыкнул в ответ боец, – атеист.
   – Тогда представлюсь просто товарищем, так ближе? – собеседник посмотрел немигающим взглядом прямо в глаза, – но это не суть, я хотел поговорить о том, что ты собираешься сделать.
   – Откуда ты знаешь, что я хочу сделать? – Виктор внимательно посмотрел на мужчину.
    – Если я могу остановить время, то, согласись, твои планы для меня не тайна. Итак, это будет выглядеть очень патриотично и самоотверженно – положить свою жизнь ради спасения других, но есть ли в этом смысл, ради чего?
   - Ради себя.
   - Объясни.
   - Всё равно мы здесь ляжем, так лучше погибнуть не просто пришитым пулями к земле.
    – Это патетика, – отмахнулся товарищ, – обыкновенная пропаганда «один за всех и все за одного».
   – Это мой выбор, – не согласился Виктор.
   – Какой выбор, ради кого, ради них? – собеседник махнул рукой в сторону. – Некому будет о тебе вспоминать. Открою секрет, завтра в живых не останется никого: вас бросят в очередную атаку через – какая незадача – незамеченное разведкой минное поле. И вся рота будет похоронена в одной братской могиле, знаешь как? Соберут лопатами ваши кишки и сбросят в воронку от бомбы. Потом присыплют землёй, а сверху поставят фанерную звезду, может, пальнут три раза в воздух – и всё. Так ради чего? Чтобы какойто полковник подписал донесение о боевых потерях, а спустя месяц вкрутил над пузом очередной орден? Может, ради семьи? Чтобы дети гордились папой? Так пусть они гордятся живым отцом, вернувшимся с фронта, а не измазанным штампами листком похоронки! Ну да, признаю, ты совершишь подвиг, и, возможно, о тебе напишет какаянибудь дивизионная газетёнка, а то ещё и наградят посмертно. После войны твоим именем назовут школу или улицу, если эта история попадётся на глаза чину из Главпура (Главпур – Главное политическое управление наркомата (потом министерства) обороны СССР – авт.) и тебя решат раскрутить.
   – Раскрутить?
   – Именно, ещё говорят... распиарить, но это войдёт в обиход позднее. В общем, решат сделать из тебя известного героя. Но таких, как ты, тысячи и десятки тысяч, на всех героев не хватит бумаг, орденов и памяти. Да и судьбе известных тоже не позавидуешь. Не пройдёт и полвека, как ваши заслуги будут оплёваны и, в лучшем случае, забыты.
   – Врёшь, – солдат попробовал вскочить, но ноги не слушались.
    – Извини, я заранее перестраховался, – усмехнулся собеседник, – ты слушай. Пройдёт полвека, и вас назовут пушечным мясом, тупым совком, шедшим в атаку под страхом смерти. – Ерунда, – не выдержал солдат, – как можно на смерть гнать под страхом смерти, да мне лично по…
    – Это тебе, – продолжил товарищ, – и сейчас. А твоим внукам будет казаться по-другому. Вас обвинят в том, что вы победили немцев. Вот если бы сдались, то потомки хлебали бы баварское пиво и сыто отрыгивали, набив пузо халявными свиными ножками.
   – Не может такого быть, – Виктор растерянно посмотрел на свой автомат, – они что, не будут знать…
   – Они не будут хотеть знать, – оборвал мужчина. – Зачем думать, когда им предложат взамен другой образ жизни: деньги, бабы и развлечения. Не безплатно, совсем не безплатно. Взамен твои внуки отдадут свою память и совесть. Я тебе больше скажу: в твоём родном городе и не только в нём, по всей Европе, которую вы зальёте своей кровью, будут ходить молодые парни и кричать «Хайль Гитлер». Фашизм станет популярен вновь, только называться будет более благозвучно – неонацизм.
   – Как же так, ведь мы же ради них, здесь, – солдат от волнения запнулся, на глазах выступили слёзы.
    – Очень просто, а твои боевые товарищи будут рыться в мусорках в поисках куска хлеба, трясущимися старческими руками снимать с дырявых пиджаков ордена и медали и за копейки продавать молодым, нахрапистым и успешным спекулянтам, только называться они будут бизнесмены. Вот ради чего и кого вы исходите кровавым поносом в сырых блиндажах и гниёте в застоялых лужах. И, кстати, даже в земле не получится полежать спокойно: памятники будут сбрасывать или расписывать фашистскими крестами, а ваши раздробленные кости выкапывать из безымянных могил ради того, чтобы найти что-то стоящее для продажи. Всё потеряет ценность, кроме денег.
   – Я не верю, – Виктор вытер льющиеся слёзы, – такого не может быть.
    – Так будет, – сочувственно посмотрев на солдата, ответил мужчина, – государство развалится, и наступят всеобщая вакханалия и безумие.
   – И ты предлагаешь?
   – Да, – собеседник щелкнул пальцами, – я предлагаю тебе другой вариант: ты останешься живым в этом бою.
   – Но для этого я должен…
   – Ничего, – усмехнулся товарищ, – просто отдохнуть в воронке. Я предлагаю пробить тебе ноги осколками. Рано или поздно ваши командиры поймут, что без артиллерийской поддержки здесь не прорваться, подтянут пушки и сотрут этот проклятый дот в пыль, а ты после госпиталя вернёшься домой, к семье. Я предлагаю дать смысл твоей жизни. Это награда – мужество. Итак, ты согласен?
   – Можно последний вопрос? – Виктор взял в руки автомат.
   – Конечно.
   – Скажи, – казалось, слова давались с огромным трудом, – а они, наши внуки, все будут такими?
   Мужчина вздрогнул и внимательно посмотрел на солдата:
   – Нет, не буду врать. Не все. Среди них будут те, кто станет рыться в архивах, чтобы установить судьбу своих дедов и прадедов, те, кто будет искать ваши кости по лесам и болотам и хоронить их, те, кто даже ценой своей жизни попытается остановить безумие и хаос в головах и на улицах. Те, кто станет хранителями памяти о вашей доблести и мужестве. Те, кто не продаст совесть и своё прошлое.
   – Значит, будут и те, кто не все, – улыбнулся солдат и ещё раз, словно смакуя каждое слово, повторил, – те, кто не все.
   – Я понял, – мужчина собрался уходить, – свой выбор ты сделал, он принят. На прощание прими совет – то, что ты не веришь в Бога, не значит, что его нет, и удачи тебе, боец… До скорой встречи.
   Воздух опять наполнился дымом, гарью, свистом пуль и грохотом разрывов. Виктор потряс головой – всё происшедшее казалось странным сном. Он осторожно пошевелил ногами – они слушались. «Видно, забылся на пару минут». Свист пуль неожиданно стих. «Меняют ленту, ну, раз он есть, то с Богом».
   Выскочив из воронки, солдат бросился вперёд. Пулемёт молчал. Петляя и уворачиваясь от будущих очередей, Виктор приближался к доту, не сводя глаз с амбразуры. «Только бы успеть». Ствол высунулся, и солдат услышал лязг затвора. «Раз, два, три». С силой оттолкнувшись, он буквально пролетел последние метры, метнул гранату в амбразуру и, закрыв её собой, прошептал: «За тех, кто не все».
   Прогремел взрыв. Тело мгновенно наполнила нестерпимая боль. Где-то вдалеке раздалось «ура». Губы растянулись в последней улыбке, и наступила темнота… А там, среди темноты, смотрел на него и улыбался новый знакомый в белом костюме.
   
   Андрей Авдей